рассказ
Владимир вышел за церковные ворота, привычно поклонился Храму и, не торопясь, пошел не в сторону автобусной остановки, а по берегу, мимо разлапистых сосен, которые искрились в лучах сентябрьского солнца. Хотелось побыть одному. Душа находилась в таком состоянии, которое называют умиротворённость. Спустившись немного по крутому откосу вниз, он присел на выпяченный наружу корявый корень сосны.
В низине, к склону горы примыкала мелкая протока. Застоявшаяся вода, захламлённая пластмассовыми достижениями прогресса, умудрялась отражать голубизну осеннего неба. Дальше, за поймой, за полосой лодочных гаражей, окантованная высокими кронами деревьев, текла величаво широченная Обь. Воскресное утреннее небо еще не было затянуто городской копотью, и потому казалось добрым и ласковым.
Прежде чем достать сигареты из кармана, он поднял голову наверх, посмотрел, нет ли кого за деревьями на дорожке. Владимир стыдился своей непотребной привычки, но ничего не мог с собой поделать, сила воли его была направлена в какую-то другую сторону. Прислонился спиной к теплой коре. Щурясь от ярких солнечных лучей, он смотрел в сторону реки; смотрел на верхний край обрыва, вдоль которого тянулась новенькая церковная ограда. Вспомнилось детство. Опять вспомнилось. Оно всегда возникало в памяти эпизодами, яркими картинами, когда его окружал хотя бы небольшой островок естественной природы. В этот раз всплыл один случай из той далекой деревенской жизни, который, как положенный на полочку и прикрытый занавеской глиняный горшочек, хранился до поры до времени, и вдруг заставил обратить внимание на себя, что он есть, что не надо его выбрасывать.
Было тогда Владимиру лет четырнадцать, и звали его Вовка. И, как всем в таком возрасте, мнилось, конечно, что он уже почти взрослый, и потому на сенокос, да и на любую деревенскую работу собирался всегда, “как большой мужик”. Слыша каждое утро голос мамы: “Володя, вставай!” – он быстро, не раздумывая, вылезал из-под полога, спускался по лестнице с сеновала, и шел к умывальнику, подвешенному к стене дровенника. Мать, умело и по-женски мудро, обращалась к сыну так же, как отцу, и это не столько льстило, сколько двигало его – стараться быть взрослым.
Сено косили за рекой, на пойменных лугах. Переправлялись на лодках, большей частью деревянных, крепко сбитых из тонких пихтовых досок, и на много раз просмоленных. Дюралевых лодок тогда в деревне было мало, – не всем по карману была такая роскошь. Да и не сподручно на “дюралькес ручной тягой” переправляться через реку, под веслами она плохо управляема, деревянная послушнее. В тот день на сенокос ехали втроём; младшую Вовкину сестренку, Маринку, оставили прибираться дома. Отец, Владимир Владимирович, характером был строгий, малоразговорчивый и сын немного побаивался его. Хотя отец никогда не бил детей, но взгляд его был такой, что не возникало желания ни