рядом с ней.
– Доброе утро!
– Доброе… хотя, какое оно доброе… опять пожар в поселке. В прошлом году на том конце барак сгорел, нынче здесь.
– Н-н-да… а где ещё один таджик? Их ведь трое было.
– А его ещё позавчера начальник ихний забрал и увез в Нижневартовск на другую работу. Это того, который крестился…
– Да?!..
Маршрутка тронулась с места, и Юра больше ни о чем не стал расспрашивать Веру. Донимала тупая боль в желудке. Чтобы не думать о язве, он смотрел через грязное оконное стекло на убегающие сосны, на облака, и пытался вспомнить лица всех трех таджиков. Но помнилось отчетливо только одно – Рухшона, с которым он немного общался тогда у Церкви. И ещё вспомнил, что вчера звонила староста, просила прийти помочь. “Пойду после обеда… обязательно пойду. В этом вся моя жизнь… живый в помощи Вышнего в крове Бога небесного водвориться… “ Слова молитвы согревали нутро, успокаивали душу. А из памяти всё никак не уходило лицо крещёного таджика.